Необъяснимое на Юганских болотах. Мистическая история, рассказанная биологом
Дорогой друг, в основе этой мистической истории лежит рассказ Ивана Троглофила, от лица которого и ведётся повествование.
Сначала кратко о себе. По профессии я биолог-полевик. Мой стаж увлекательных полевых исследований исчисляется с 1979 года (с учётом доуниверситетской молодости). За сорок с гаком лет посчастливилось объехать в составе экспедиций всю Россию — от Северной Карелии, Франца-Иосифа, Новой Земли, Пай-Хоя, Врангеля — на севере, заповедников — Брянский лес, Воронежский, Окский, Нургуш, Вишерского, Юганский — посередине, азовских и южноуральских степей, Кедровой Пади — на юге.
За время, проведённое в экспедициях, приключилось несколько необычных, загадочных истории, у которых с позиции фундаментальной науки нет логического объяснения. Сегодня поведаю про один необъяснимый, можно сказать, мистический случай, произошедший на небольшом островке, лежащем среди непроходимой трясины в Юганских болотах. Эти топи являются частью Юганского заповедника, расположившегося в самом сердце Западной Сибири.
Случилось это во второй половине лета 1987 года, когда я был там в рамках одной научной экспедиции. Путь к месту, где это произошло, был, как всегда, непростой. Сначала пришлось добираться поездом до Сургута. Там меня встретили и после этого до места назначения доставляли, «передавая по конвейеру». Вначале был покоритель бездорожья — ГАЗ-66, потом небесный трудяга — вертолёт, затем длинная деревянная моторная лодка, и на конечном этапе маршрута – пеший путь через тайгу.
Особо интересен был сплав на лодке по очень-очень извилистой реке. За давностью лет детали в памяти стёрлись, но хорошо помню, как мы под рёв мотора, выписываем на водной глади загогулины, и — время от времени — видим на живописном берегу реки одного и того же местного жителя-манси с маленьким челном. Уже стали узнавать и махать приветственно друг другу. Пока мы идём на лодке по широкой речной дуге, он пешком по прямой пересекает узкий перешеек с лодчонкой на плечах, переправляется на другой берег. Смеялись про себя: наверно, пока доберёмся до места, он там уже у костра будет нас поджидать и таёжный чай попивать. Но нет, совместно почаёвничать не удалось. На последнем отрезке пути манси куда-то исчез.
В конце концов, добрались мы до избы-стационара, располагавшейся на «Большой Земле» у края Юганских болот.
Таёжная изба.
Зимовье: печка-буржуйка, деревянные нары, стол у маленького окна, необходимый запас продуктов, дрова. Здесь-то и оставили меня провожатые одного на несколько недель. Правда, «затворничество» периодически прерывалось, раз в три — четыре дня кто-нибудь, да и наведывался в гости. Остановятся, передохну́т, переночуют, и дальше с рассветом уходят по своему маршруту. Так что особенности одиночества прочувствовать в полной мере не удалось. Да и некогда было, необходимо было провести большой объём исследований на одном острове.
По факту, это не совсем остров. В той местности вглубь абсолютно непроходимой трясины вдавались на сотни метров очень узкие, длинные песчаные косы. Одна из них в своей дальней части становилась чуть выше и шире, а потом обрывалась в трясину. Вот это и называлось островом. Что-то вроде ложки, перевёрнутой кверху дном — длинная, серпом изогнутая рукоятка, и собственно черпак на конце.
А вокруг этого кусочка суши до самой линии горизонта раскинулись бескрайние, непроходимые болота. Этакая густая колышущаяся каша из мхов, которую природа приготовила в ледяной, прозрачной воде. Поверх этого тёмно-зелёного покрывала – растут какие-то очень вонючие кустарники. Жутко пахнут масляной краской. И повсюду торчат одинокие чахлые сосёнки. Посреди этого унылого пейзажа – разительно выделяется почти белая длинная узкая песчаная коса. Вполне себе сухая. Покрыта беломошником. На ней так же растут кривые сосёнки и редкие кустики.
Беломошник.
Эта коса служит единственной дорогой через болото, соединяющей остров с «Большой Землёй». Метров триста длиной, три — пять метров шириной. Сухая. Только в одном месте, небольшое расстояние надо идти по колено в воде. Прекрасно различима на местности — почти белая на тёмно-зелёном фоне. Словно полевая дорога, от которой нет никаких ответвлений. Шаг вправо-влево – и всё непроходимая, бездонная трясина. Совал в разных местах четырёхметровую жердь с берега (под крутым углом, конечно, и не на всю длину — метра на два с половиной — три) – нигде дна не смог нащупать.
Вот на этом острове посреди топей была основана станция регулярных наблюдений. В мои обязанности как биолога входили три вещи.
Первое. Раз в неделю отбирать пробы герпетофауны (фауна земноводных и пресмыкающихся). У меня был биоценометр — такая кастрюля литров на двадцать. Только дна у неё нет, а края снизу зазубрены и заточены. Идёшь, в случайном месте, но в нужной области ставишь её на землю, с нажимом давишь, вращая за ручки туда-сюда, а затем выгребаешь всё, что внутри — до голого песка. Складываешь это дело в пакет, бросаешь этикетку, завязываешь и отправляешь в рюкзак. Потом, уже дома (в зимовье), раскладываешь кусок полиэтилена и выкладываешь на него, маленькими порциями содержимое пакета. Тщательно перебираешь по веточкам, по травиночкам. Всё, что шевелится, хватаешь пинцетом и в баночку со спиртом.
Второе. Поперёк острова располагалась линия ловушек Барбера. Двадцать штук, расставленных через один метр. Отсюда ширина суши — 20 метров. Длина же его была чуть больше. Это очень умно звучит, но ловушка Барбера — это пол-литровая стеклянная банка, вкопанная по горлышко, и процентов на двадцать заполненная формалином. Бежит какая-то козявка, падает в ловушку, и там сама себя фиксирует. Мне вменялось в обязанность каждые три дня вытряхивать эти ловушки в банку, писать этикетку, закрывать крышкой и ставить на полку в зимовье.
Третье. На острове между чахлыми сосёнками раскинул здоровенную сеть крупный паук-кругопряд. Я должен был регулярно за ним наблюдать. Час присматриваю, два часа отдыхаю. По секундомеру выпуска 1936 года, мне необходимо было засекать все его поведенческие акты. Сколько времени сидит в убежище, сколько — латает паутину, сколько — обрабатывает жертву.
На остров брал рюкзак, в котором носил до стационара пробы. Со мной была кожаная офицерская полевая сумка. Очень нравилась. Как раз общая тетрадь входила — для записей. И гнёзда для карандашей. Карандаш — он такой! Его куда ни сунь — либо сломается, либо карман порвёт, либо вывалится и потеряется. А тут — очень удобно! В одно из гнёзд помещал пинцет. Тоже под рукой, и не потеряешь.
Очень жаль, но наблюдения за пауком-кругопрядом до конца довести не удалось из-за «чёрно-белого дьявола». В то лето на стационаре жила прирученная сорока — Каркуша. Весной учёные подобрали её птенцом и выкормили. Эта бестия людей вообще не боялась. Вполне могла сесть на голову, если бы ей кто-то позволил. Иногда увязывалась за мной на остров. Меня это вполне устраивало, потому что в её присутствии крупные кровопийцы заметно тушевались. Гнуса, крупных комаров, было очень много. Но это не самая страшная беда. В жаркие летние дни особенно донимали — слепни! Репеллентов не было никаких. Фактически всё тело было скрыто под одеждой (плотный энцефалитный костюм), но тем не менее оставались открытыми — часть лица и кисти, которые были опухшими от постоянных укусов.
В тот день, когда я столкнулся с необъяснимы явлением, согласно плану вёл наблюдение за кругопрядом. Паук притаился в своём убежище, свёрнутом из листьев. Рядом со мной Каркуша прыгает по земле, охотится на слепней. Вдруг один зеленоголовый монстр оказывается в паутине. Паук, естественно, вываливается из своей палатки и бросается к жертве. Кусает, обрывает лишние нити, начинает крутить, как на вертеле, упаковывая в кокон. Потом подвешивает к своей попе на паутинку и довольный ползёт домой. В этот момент меня что-то хлопает по лицу, и через секунду объект наблюдения исчезает в разинутой пасти чёрно-белого дьявола! Всё! Туши свет! Исследование накрылось медным тазом. Каркуша хоть и выросла среди учёных, но на науку ей было наплевать. В тот момент готов был прибить её. Но сорока, видно, поняла мой настрой и скрылась из глаз.
Но делать нечего. Солнце клонится к горизонту. Нужно собираться и выдвигаться на стационар. Встал на тропинку, пошёл по косе домой на «Большую Землю». Иду прямо не останавливаюсь, не разворачиваюсь, и…прихожу обратно на островок. Стою, глазами хлопаю. Удивился, как чему-то забавному. Предположил, что задумался, и наверно всё-таки незаметно для себя развернулся. Всё логично.
Опять встаю на тропу и в путь. Иду, слежу за дорогой. Пересекаю водный отрезок, и вновь выхожу к острову. Опять удивился, но уже с элементами тревоги. Ведь если я где-то развернулся, то через водный участок я должен был пройти дважды! Но точно знаю, в воду заходил один раз!
Предпринимаю следующую попытку. Круго́м всё знакомо, ведь я на остров каждый день хожу, как на работу, и на косе мне всё знакомо как в своей квартире. Здесь нет никаких обходных путей и ответвлений. Но я вновь непостижимым образом оказываюсь на острове. Предпринял ещё несколько безуспешных попыток выбраться на Большую Землю. С каждой попыткой степень раздражения повышалась. Всё-таки за день устал, и домой хотелось, и эти незапланированные приключения были ни к чему. Сомнения, что выйду, не возникали. Может, испугаться не успел.
В конце концов, я понял, что здесь на косе я не один. И кто-то другой оказывает на меня воздействие. Наверно леший развлекается. И тут же я вывернул наизнанку верхнюю часть энцефалитки. С брюками так не поступил, ибо вечером гнус очень лютым стал. Но вывернул кепку и развернул её козырьком назад. Сделал это чуть ли не машинально. С детства знал, что так положено поступать, если леший начал водить. И свершилось чудо! Сразу же после этого смог выйти на «Большую Землю»!
На основании изложенного можно утверждать – окружающий нас мир гораздо загадочнее, чем нам иногда кажется. И это не единственный случай, который заставляет так думать. В моей жизни много чудесных историй происходило. Не только со мной, но и с коллегами, но со мной чаще и чудесатее. Мои знакомые видят во мне задатки экстрасенса, которые я не развиваю. Может, поэтому и влипаю то в одну, то в другую невероятную историю?! Если вам понравилась история, в следующий раз расскажу новую, приключившуюся со мной на Вишере (Северный Урал).
